Слюдяное зеркало моих глаз помутнело.
Усталые пчёлы разбрелись по ульям.
Голос ручья охрип и покрылся галькой.
Снег твоей кожи стал нежно-розовым.
Твои губы налились клубникой и благоухают.
Серый кот жмётся к ноге, как Иисус к кресту.

Я – всего лишь созерцатель в капельке воды,
амёба, которую можно разглядеть,
разве что под микроскопом.
Я боюсь увеличительного стекла,
ибо оно может зажечь мой фитиль,
если солнце, как всегда, навеселе.

Порой мне кажется, что наше светило – это кот,
а луна – это клубок, который он гоняет
по лазурной тарелке неба,
но никак не может поймать,
разве что, на затмение.
Звёзды – это мыши, которые выглядывают,
только когда кот спит.

И ты спишь, а я ловлю твоё тёплое дыхание
ладонями своих ноздрей
и не могу нарадоваться своему счастью.
Спи, родная.
Позволь мне беречь твой покой,
пока льёт дождь,
пока душная влага разливается летним капризом,
пока на лужах надуваются бугорки пузырей,
и пока солнце беспечно гоняет свой лунный клубок
по ультрамариновой глади,
в которой отражаются твои глаза,
и твой образ тает беспечным жаворонком
за томной пеленой облаков.

Спи, моя милая.
Спасибо, что позволяешь себя любить.